ИСКУССТВО И ПСИХОАНАЛИЗ
Лев Семенович Выготский, исследуя психологию искусства в своем одноименном труде, приводит следующее слова немецких психоаналитиков Отто Ранка и Ганса Сакса: «Наслаждение художественным творчеством достигает своего кульминационного пункта, когда мы почти задыхаемся от напряжения, когда волосы встают дыбом от страха, когда непроизвольно льются слезы сострадания и сочувствия. Все эти ощущения, которых мы избегаем в жизни, мы странным образом ищем в искусстве. Действие этих аффектов, очевидно, совсем иное, когда они исходят из произведений искусства, это эстетическое изменение действия аффекта от мучительного к приносящему наслаждение».
Взяв на вооружение этот и еще два факта проявления бессознательного — сновидения и невроз, психоаналитики делают общий вывод: «Художник в психологическом отношении стоит между сновидцем и невротиком; психологический процесс в них по существу одинаков, он только различен по степени.» Смелое утверждение, с которым соглашается отец психоанализа Зигмунд Фрейд, дополняя его тем, что помимо искусства существует еще две формы стоящие ближе к проявлениям бессознательного — детская игра и фантазии наяву...
Вместе с Фрейдом, Выготский считает, что самое существенное для понимания искусства следует усматривать в источнике из которых фантазии берутся: «Нужно сказать, что фантазирует отнюдь не счастливый, а только неудовлетворенный. Неудовлетворенные желания — побудительные стимулы фантазии. Каждая фантазия — это осуществление желания, корректив к не удовлетворяющей действительности. Поэтому в основе поэтического творчества, так же как в основе сна и фантазий, лежат неудовлетворенные желания, часто такие, которых мы стыдимся, которые мы должны скрывать от самих себя и которые поэтому вытесняются в область бессознательного.»
Вообще, по профессиональному мнению Выготского, ученые склонны думать, что «поэзия есть болезнь человека, и спор идет только о том, к какому типу душевной болезни следует приравнять поэта. Ковач приравнивает поэта к параноику, который склонен проецировать свое "я" вовне, а читателя уподобляет истерику, который склонен как бы вбирать в себя чужие переживания, Ранк склонен в самом художнике видеть не параноика, а истерика. Во всяком случае, все согласны с тем, что поэт в творчестве высвобождает свои бессознательные влечения при помощи механизма переноса или замещения, соединяя прежние аффекты с новыми представлениями.»
Выготский коррелирует эти наблюдения со знаменитым признанием Гоголя, который утверждал, что он избавлялся от собственных недостатков и дурных влечений, наделяя ими героев и отщепляя таким образом в своих комических персонажах собственные пороки. К этому можно, со слов Выготского совершенно справедливо, добавить наблюдение Отто Ранка: «если Шекспир видел до основания душу мудреца и глупца, святого и преступника, он не только бессознательно был всем этим — таков, быть может, всякий, — но он обладал еще отсутствующим у всех нас остальных дарованием видеть свое собственное бессознательное и из своей фантазии создавать, по-видимому, самостоятельные образы».
Выготский следом приводит слова Мюллер-Фрейенфельса, который считает: «Шекспир и Достоевский потому не сделались преступниками, что изображали убийц в своих произведениях и таким образом изживали свои преступные наклонности. При этом искусство оказывается чем-то вроде терапевтического лечения для художника и для зрителя — средством уладить конфликт с бессознательным, не впадая в невроз.»
Терапия, на мой взгляд, здесь представляет из себя одновременное соединение двух противоположных сознаний: мы видим и переживаем трагедию, но сейчас же соображаем, что это происходит не на самом деле, это только кажется. В таком переходе от одного сознания к другому, по словам психоаналитиков, лежит основной источник наслаждения, о котором мы говорили в начале. Я считаю нужным пояснить, что наслаждение обусловливается напрямую тем, что для человека появляется терапевтическая возможность «переключиться», как писал современный психотерапевт Райнер Тёлле: «изменить систему отношений, как в идущем поезде можно считать, что телеграфные столбы убегают назад, а можно видеть, что поезд идет вперед; как с представлением что солнце всходит и заходит или что на самом деле вращается земля. Человеку трудно "преодолеть" (Бинсвангер) свою частную около-реальность (Лемпп), он не совмещает ее с главной общей реальностью, не постигает "копернического вращения" (Конрад) и становится пленником себя самого.»
Посредством искусства удается поставить себя на место другого человека, принять участие в другой перспективе. Это полностью согласуется с концепцией Выготского — искусство как социальное разрешение бессознательного.
Проявка и сканирование @lighthousefilmlab
#плёнка #fuji400h #pentax67 #art #psychoanalyse
